«Dominus noster Christus veritatem se, non consuetudinem cognominavit».

«Господь наш Христос Истиной назвался, а не обычаем».

Tertullianus. De Virginibus Velandis (1, 1).

Оригинальная заметка в Facebook была удалена, комментарии архивированы. Если вы были участником дискуссии, с удовольствием предоставлю вам копию архива.

Отрывок из комедии в двух действиях. По мотивам пьесы Фридриха Дюрренматта*

Действующие лица

Герберт Георг Бейтлер, прозванный Декартом, — один из пациентов.
Рихард Фос — инспектор полиции.

Место действия

Гостиная уютной, но слегка запущенной виллы в частном санатории «Вишневый сад». В гостиной обычно находятся три пациента: все они философы. Каждый из философов окружил себя, как коконом, своим собственным воображаемым мирком. Их можно было бы считать образцовыми пациентами, если бы недавно не произошло нечто чудовищное: один из них три месяца назад удавил свою сиделку. А вот теперь такой же случай произошел снова. В доме появилась полиция. После осмотра места происшествия инспектор полиции Рихард Фос в изнеможении усаживается в кресло. Из комнаты номер три выходит Герберт Георг Бейтлер в костюме начала XVII века.

Декарт. Рене Декарт, но можете меня называть просто Картезием.

Инспектор. Инспектор полиции Рихард Фос. (Продолжает сидеть.)

Декарт. Рад. Очень рад. Поверьте. Я слышал какую-то суматоху, стоны, хрипы. Потом тут бродили какие-то люди. Можно вас спросить, что здесь произошло?

Инспектор. Задушили сестру Ирену Штрауб.

Декарт. Какой ужас!

Инспектор. Ее задушил Эрнст Генрих Эрнести.

Декарт. Но ведь он играет на рояле.

Инспектор. Ему нужно успокоиться.

Декарт. Ох уж этот Эрнести. Мне его жаль. В высшей степени жаль. Да и сестру жаль. Разрешите? Мне нужно тут немножко убрать.

Инспектор. Пожалуйста. Протокол уже составлен.

Декарт. Не переношу беспорядка. Я и философом стал только из любви к порядку. Чтобы среди сомнений обнажить основания рационализма... Ах этот Эрнести! Я никак не могу прийти в себя. Как он мог удушить свою сиделку?

Инспектор. Но вы ведь тоже задушили свою сиделку.

Декарт. Я?

Инспектор. Сестру Доротею Мозер. Шнуром от портьеры.

Декарт. Но это же совсем другое дело, господин инспектор. Я-то ведь не сумасшедший! Сестра Доротея Мозер. Припоминаю. Светлая блондинка. Я ее любил, и она любила меня. Меня мог спасти только шнур от портьеры.

Инспектор. Спасти?

Декарт. Моя задача — размышлять о математике, а не любить женщин.

Инспектор. Понятно.

Декарт. К тому же у нас была значительная разница в возрасте!

Инспектор. Конечно. Вам ведь, должно быть, лет четыреста с хвостиком.

Декарт (уставился на него с удивлением). То есть как?

Инспектор. Да как же, Декарт... небось...

Декарт. Вы что — тронутый или представляетесь?

Инспектор. Эй вы, послушайте...

Декарт. Вы серьезно верите, что я Декарт?

Инспектор. Нет, но вы в это верите.

Декарт (подозрительно осматривается по сторонам). Могу я доверить вам тайну, господин инспектор?

Инспектор. Конечно.

Декарт. Я вовсе не Картезий. Я только выдаю себя за него.

Инспектор. Зачем?

Декарт. Чтобы не раздражать Эрнести.

Инспектор. Ничего не понимаю.

Декарт. Ведь Эрнести не то, что я, он действительно болен. Воображает себя Фридрихом Ницше.

Инспектор. А вы-то тут при чем?

Декарт. Если бы Эрнести узнал, что на самом деле Фридрих Ницше — это я, вы не представляете, как бы он взбесился!

Инспектор. Вы хотите сказать...

Декарт. Совершенно верно. Знаменитый философ — это я. Родился 15 октября 1844 года в Реккене.

Инспектор. (В легкой растерянности.) Очень рад...

Декарт. Зовите меня просто Фридрих.

Инспектор. А вы меня Рихард.

Декарт. Могу вас заверить, что в моем исполнении «Отзвук новогодней ночи» звучит гораздо темпераментнее, чем у Эрнста Генриха Эрнести. А «Манфред-медитацию» он играет просто варварски.

Инспектор. Я ничего не понимаю в музыке.

Декарт. Давайте сядем. Рихард!

Инспектор. Фридрих?

Декарт. Вы небось очень сердитесь, что не можете меня арестовать?

Инспектор. Что вы, Фридрих...

Декарт. Скажите, а за что вы предпочли бы меня арестовать? За то, что я задушил свою сиделку, или за то, что я открыл пути для создания идеологии национал-социализма?

Инспектор. Помилуйте, Фридрих...

Декарт. А что произойдет, если поставить следственный эксперимент?

Инспектор. Будет получен объективный результат, который можно предъявить в суде.

Декарт. Вы примените эмпирический метод. Вы понимаете что-нибудь в теории познания, Рихард?

Инспектор. Я ведь не философ.

Декарт. Я также мало понимаю в этом. Я создаю на основе размышлений теорию познания. Я излагаю эту теорию на языке философии и получаю в результате метод. Затем приходят ученые. Им нужны только методы. Они обращаются с философией, как сутенер с проституткой. Они ее эксплуатируют. Они создают научные теории, но теории могут работать только тогда, когда они независимы от философии, которая их породила. Вот почему любой осел может сегодня получить университетский диплом или занять профессорскую кафедру. (Похлопывает инспектора по плечу.) И вы собираетесь меня за это арестовать, Рихард? Это нечестно.

Инспектор. Я вовсе не собираюсь вас арестовывать, Фридрих.

Декарт. Да, но только потому, что, по-вашему, я — сумасшедший. Но почему же тогда вы решаетесь собирать объективные доказательства, ничего не понимая в теории познания? Это вы преступник, Рихард. Прощайте.

Инспектор. Прощайте, Фридрих.

Декарт. Вам бы надо арестовать самого себя, Рихард. (Снова исчезает в своей комнате).

* Фридрих Дюрренматт. Физики. За основу взят перевод на русский Николая Оттена.

Оригинальная заметка в Facebook была удалена, комментарии архивированы. Если вы были участником дискуссии, с удовольствием предоставлю вам копию архива.

Истинная религия впитала в себя драгоценное наследие античности и разрешила сложнейший спор между платонизмом и перипатетизмом, что было не по силам ни грекам, ни римлянам, ни арабам; она утвердила веру в единственную посюстороннюю реальность.

Истинная религия избавилась от гностицизма, от убеждения, будто есть какое-то тайное знание, доступное только избранным; она утвердила веру, что из познаваемого нет ничего, что не было бы доступно человеческому разуму.

Истинная религия подавила манихейство, отрицавшее плотскую составляющую человека и провозглашавшее все материальное порождением зла; она утвердила веру, что материя и плоть служат добру и конечному счастью человека, научила людей жить ради труда и созидания.

Истинная религия повергла идолов, избавила от рабского подчинения богам, звездам, планетам, числам, магии, колдовству, обрядам; она утвердила веру, что судьбу человека и его свободу не может похитить никакой злой дух.

Поэтому только на фундаменте истинной религии могли возникнуть наука и промышленность, благотворительность и гуманизм, медицина и мирное сосуществование народов. Все это — дары Бога тем, чья вера оказалась правильной. Достаточно было иметь веру размером с горчичное зерно и даже меньше, чтобы с неба вылился целый поток даров. Нам больше не нужно искать доказательств, они повсюду, вокруг нас.

Оригинальная заметка в Facebook была удалена, комментарии архивированы. Если вы были участником дискуссии, с удовольствием предоставлю вам копию архива.

Четыре года назад я писал, что всего было выпущено два поезда ЭР-200 после двадцати лет усилий, то есть в то время, когда во Франции вовсю ездили TGV, в Японии «Синкансены», а в Германии начиналась эксплуатация десятков новеньких ICE.

Передовой самолет ТУ-144, глядевший с открыток, появлявшийся в мультфильмах, в книжках. Мне в детстве казалось, что он повсюду и скоро самая передовая страна в мире пересядет на сверхзвуковые лайнеры. Так вот за время эксплуатации ТУ-144 перевез 5 тысяч пассажиров. Провальный «Конкорд», постоянный объект насмешек и издевательств, перевез 2,5 млн. пассажиров. Чтобы была виднее разница: 5000 один, 2500000 другой.

Но что там поезда или самолеты. У внедорожника УАЗ-469 от начала разработки до серийного производства прошло двадцать лет (!). Можно себе представить, чтобы «Форд», GM или даже «Рено» разрабатывали новые модели по двадцать лет, а потом еще столько же времени их выпускали?

В общем, этого вполне достаточно, чтобы все понять о преимуществах социализма, планового хозяйства, научной организации общества, светлом будущем всего человечества и космических кораблях, бороздящих просторы вселенной.

Оригинальная заметка в Facebook была удалена, комментарии архивированы. Если вы были участником дискуссии, с удовольствием предоставлю вам копию архива.

Многие составляют списки разных «профессий будущего», среди которых, например, космический гид, дизайнер виртуальной реальности, архитектор искусственного интеллекта и прочее. И пятьдесят, и тридцать лет назад было примерно то же самое, а воз и ныне там. А вот как выглядит список профессий ближайшего будущего в моем представлении:

• вице-президент по diversity,
• директор по равноправию,
• HR-менеджер по заполнению квот,
• консультант по противодействию микроагрессии,
• максимизатор налогов,
• внутренний аудитор CO₂,
• цензор корпоративного интранета,
• профессор женской логики,
• декан факультета феминистических наук,
• евангелист прогресивных ценностей,
• следователь по делам о консерватизме,
• контролер гендерной нейтральности туалетов,
• кастратор потенциальных насильников,
• оберабортмахер,
• государственный инспектор халяльности,
• министр электронного социализма,
• судья Высшего шариатского суда Лондона.

Оригинальная заметка в Facebook была удалена, комментарии архивированы. Если вы были участником дискуссии, с удовольствием предоставлю вам копию архива.

Защитники науки от гуманитариев и мракобесов любят при удобном случае повторять, что если бы не темные века христианства и церковных гонений на науку, люди бы полетели в космос на тысячу лет раньше. На самом деле все наоборот: без широкого понимания церковной юрисдикции, не было бы не только никакого космоса, но и науки в ее современном ее понимании.

Все знают о бесценном вкладе древних греков в философию и о создании ими культуры рационального мышления. Древнегреческий гений выше всего ставил умозрение, которому не нужна опора в чувствах и ощущениях. Каждый любитель мудрости был уверен, что опыт ведет заблуждениям, ошибкам, тогда как только чистый ум может познать истинную суть всех вещей путем непосредственного созерцания оных.

Среди всех греков больше всего интереса к практическим вещам проявлял Аристотель, именуемый отцом науки. Но даже он нечасто удосуживался сопоставлять свои соображения с наблюдениями, по большей части отрывочными или просто неверными. При этом его нельзя обвинить в недобросовестности: для Аристотеля было совершенно несомненно, что тяжелый камень падает быстрее легкого, потому что это ему подсказывает здравый разум, который не может ошибаться и это не требует иных доказательств.

Римляне на греческом основании вполне успешно начали заниматься вещами куда более приземленными и практическими. Чтобы править миром, нужны законы, правила. Некоторые из придуманных римлянами законов так прекрасны и удобны в использовании, что мы до пор ими пользуемся в том, что касается лиц, права собственности, наследства, обязательств и т. д. Но мы, однако, не решаем споры на основе процессуальных норм римского права. И это вовсе не случайно.

Когда речь шла о преступлении, римский суд превращался в соревнование репутаций обвинителя и обвиняемого. Обвиняемый должен быть убедить судей, что он в силу богатства и благородного происхождения просто не мог совершить то, что ему приписывается, а обвинитель — это низкий и гнусный человек, который не стыдится лжесвидетельствовать. Другая сторона добивалась, конечно же, полностью противоположного в отношении репутации обвиняемого, приводила возможные мотивы и, главное, отвечала на вопрос cui prodest, то есть кому выгодно преступление, намекая на то, что он-то и должен быть виноват. Тогда же, кстати, появилась профессия адвокатов — наемных риторов, которые брались с разной степенью успеха защищать репутацию (или поддерживать обвинение) своих клиентов в суде. Римляне не знали, что такое улики или материальные доказательства, это было для них совершенно неважно.

В гражданских спорах все обстояло не сильно лучше. Для того, чтобы получить право на подачу иска, требовалось соблюсти кучу условий и к тому же предъявить магистрату строго определенные доказательства, которые были определены в формуле, то есть в описании иска определенного типа. Если ты можешь предоставить нужные доказательства, то ты прав, если нет — ничем другим их заменить нельзя. Это не совсем похоже на современные представления о справедливом и объективном судебном процессе, правда? Именно так, но римляне так и не смогли ничего лучше придумать, несмотря на величие греков, на плечах которых стояли, и на собственный немалый рост.

После падения Рима варвары начали собирать свои обычаи в письменные сборники, т. н. правды. Там, среди прочего, было написано, как надо вести следствие и как наказывать преступников. Была придумана такая очень удобная штука как коллективная ответственность. Если член одного рода пропадал на территории другого рода, то тот считался виновным в убийстве и надо было убить кого-то в ответ. Еще можно было откупиться от кровной мести деньгами и, если родственники примут выкуп, можно никого больше не убивать.

В гражданских делах было немного меньше крови, но зато веселее. Приглашали, конечно, свидетелей, да и сами участники давали клятвы, что не врут, но это, конечно, доказательство так себе, что понимали даже варвары. Поэтому они придумали устраивать поединки и божественные испытания, ордалии. Поединок — это просто: спорщики сражаются друг с другом, кто победил, тот и прав. Порубил голого соперника мечом и заодно выиграл у него спор в суде: совместил приятное с полезным. Но когда соперник в броне, как и ты, а копье у него, похоже, подлиннее будет, то тут лучше обратиться к высшим силам. Например, предлагалось засовывать руки в огонь, в кипящую воду или прижигать что-нибудь каленым железом. Если испытуемый выдержит до конца произнесения сакраментальной формулы (довольно длинной, главное — не нервничать и не сделать ни одной ошибки, а то придется начать сначала) и при этом останется невредимым, тогда он выигрывает спор. Трусы же могли откупиться от испытания, заплатив штраф королю и признав поражение.

Когда варвары уже окончательно обратились в христианство, то на Западе появилась самостоятельная сила, претендовавшая на универсальную власть если не во всех, то хотя бы в духовных вопросах. И вы ее знаете из учебника по истории Средних веков. Под духовными вопросами тогда, точно так же, как и сейчас, понимались вопросы имущества, наследования, коммерческих договоров, семьи и брака. В общем, все, что имеет отношение к нашему бренному существованию в этой юдоли печали. Ко временам Карла Великого Католическая церковь вдруг обнаружила, что она живет по римскому праву и ей это в целом понравилось, но вот с церковными судами все равно было как-то не очень: даже клирики участвовали в поединках и испытаниях. Надо сказать, что после того, как люди радостно отпраздновали прошлый миллениум в ожидании конца света, им немного поднадоело веками варить руки в кипятке и прижигать железом разные части тела из-за спорного поля или стада коров. Не дураки были. В общем, появился спрос на услугу независимого, но не кровавого суда. Надо было придумать что-то новое, что и было сделано через пару столетий (куда торопиться-то).

Католической церкви ордалии не нравились. Во-первых, у католиков была очень хорошая книга, в которой ничего подобного написано не было. Во-вторых, такое вот вмешательство божества в мелкие людские споры унизительно что ли. Чудо им подавай на заказ, видите ли. И, в-третьих, во всем должен порядок, нужно было пресечь самодеятельность в божественных вопросах. Зачем же тогда Бог оставил на земле наместника, поручил ему во всем разбираться и даже ключи дал?* Поэтому вместо ордалий пришлось церковным юристам перейти к рассмотрению дел на основе материальных доказательств. Если появляются свидетели, значит должны свидетельствовать об одном, что лично видели и слышали, а не рассказывать истории, какой их родственник честный и благородный муж. Если свидетели говорят разное, значит надо предъявить документы, факты, объективные доказательства практически в современном смысле слова. А чтобы не было недоразумений, велся протокол, где все тщательно записывалось, а для неграмотных зачитывалось вслух. И это людям понравилось. Желающие попасть под юрисдикцию церковного суда валом повалили, потянулись к свету в лице католической юриспруденции.

Ну а дальнейшую историю вы, наверное, знаете. Эмпирический метод, проверка утверждений на основе объективных доказательств, перешел и церковной юриспруденции в теологию, где его улучшили схоласты. Еще через пару веков на острове, куда сбежал бастард нормандского герцога, осознали свою отсталость и упросили короля завести им суд лорда-канцлера, который начал судить по праву справедливости, то есть по церковному праву. Потом юрист Бэкон, лорд-канцлер как раз, придумал индуктивный метод научного исследования, а потом уже получилось все остальное научное, что мы так любим. А началось все из-за того, что надо было как-то решать судебные споры, не убивая друг друга.

* Во время борьбы за инвеституру римские папы претендовали также на то, чтобы быть последней судебной инстанцией в христианском мире или, по крайней мере, в Католической церкви в сфере ее юрисдикции. Для того, чтобы апелляция на решения епископского суда была возможна, решение должен выносить человек, который может ошибаться. Апелляция же на результат «божественного суда» по определению невозможна.

Оригинальная заметка в Facebook была удалена, комментарии архивированы. Если вы были участником дискуссии, с удовольствием предоставлю вам копию архива.

Если на любое нежелательное поведение общество отвечает уголовным наказанием, значит это общество больно и находится в состоянии аномии, где другие механизмы регулирования поведения людей не работают. И уголовная санкция перестает работать, потому что нарушается принцип, согласно которому обращение к такому средству принуждения — это ultima ratio, последний довод, к которому надо прибегать только в самых крайних случаях.

К сожалению, в России право понимается почти всеми строго по Ленину как средство навязывания воли правящего класса всем остальным, как средство устрашения вместо того, чтобы быть носителем ценностей и механизмом, обеспечивающим доверие и сотрудничество между людьми.

Хулиганство как «грубое нарушение общественного порядка, открытое выражение неуважения к устоявшимся нормам общества» существует только в советской правовой системе и ее наследниках. Правовой норме с такой абстрактной гипотезой не место в уголовном законодательстве. Принцип римского права nullum crimen, nulla poena sine lege (нет преступления, нет наказания без опоры на закон) не позволяет применять меру уголовного воздействия к нарушению иной, чем ясно сформулированной правовой нормы. В силу этого нарушение «устоявшихся норм общества» просто не может быть основанием для уголовного наказания.

В цивилизованной части мира, на которую принято ориентироваться, ничего подобного в уголовном праве нет и быть не может просто потому, что границы применения уголовного закона должны быть настолько строго очерчены, насколько это возможно. (Я тут выношу за скобки такие правовые системы, которые не проводят четкого разграничения между преступлением в уголовном смысле и мелкими правонарушениями, проступками не уголовного характера. Там немного другая терминология и классификация, но суть чаще всего та же самая).

Не стоит путать советское «хулиганство» с понятием нарушения общественного порядка. Нарушение общественного порядка — это всегда конкретные действия против конкретного порядка (например, присвоение регалий, недозволенное ношение военной формы, воспрепятствие свободе слова и собраний, появление в состоянии опьянения в публичном месте и т. д.), а не абстрактное «неуважение» к абстрактным «устоявшимся нормам общества». Вот ряженые казаки — это да, хулиганы в европейском смысле слова.

Иногда в понятие «нарушение общественного порядка» включаются такие виды физического нападения на людей или порчи имущества, которые в иных обстоятельствах не могут быть классифицированы как уголовно наказуемое деяние. Например, граффити на глухой стене депо — это мелкое административное правонарушение, а граффити на надгробных памятниках может быть квалифицировано как нарушение общественного порядка, хотя и то, и другое по своему фактическому ущербу вполне сопоставимо. Но для того, чтобы проводить такое различие законодатель сначала должен ясно определить, что именно действия, которые понимаются как надругательство над могилой, квалифицируется в уголовном смысле.

Однако и там, где нарушение общественного порядка рассматривается как преступление, законодатель его относит к числу наименее опасных (если, конечно, нет отягчающих обстоятельств, связанных причинением реального вреда здоровью, жизни и имуществу людей), предоставляя широкие возможности как для освобождения от наказания вообще (то есть когда само уголовное преследование обладает достаточной воспитательной силой, что делает ненужным применение иной уголовной санкции), так и для переквалификации деяния как проступка или административного правонарушения.

И, наконец, еще два штриха. Во-первых, конечно исторически существовали такие виды преступлений, как оскорбление религии или оскорбление величества. Они в большинстве цивилизованных стран полностью декриминализованы, а там, где еще остались как часть исторической традиции, близки к этому. И, во-вторых, существует довольно молодая группа преступлений, связанных с т. н. «разжиганием ненависти». Впрочем, криминализация этой сферы порождает много допустимой в демократическом обществе мере ограничения свободы слова и мнений, что заслуживает отдельной дискуссии.

Оригинальная заметка в Facebook была удалена, комментарии архивированы. Если вы были участником дискуссии, с удовольствием предоставлю вам копию архива.