Несколько лет назад во время очередного спора о том, что хуже: коммунизм или нацизм, один неглупый собеседник привел следующий аргумент. Террор, осуществлявшийся большевиками, писал он, не всегда был целенаправленным, скорее наоборот. Он затрагивал все слои общества, хоть и в разной степени. Поэтому для отдельного человека существовала возможность выжить среди окружающего ужаса. Напротив тому террор нацистов был систематическим, а его целью было полное истребление определенных категорий людей, всех до единого. Из этого собеседник делал вывод, что режим, из-за своей неорганизованности дающий хотя бы минимальный шанс на спасение, представляет собой меньшее зло, чем тот, который гарантированного обрекает на уничтожение всех по определенному признаку.

На это я возражал, что произвольный террор большевиков разрушал общество до самого основания. Он порождал страх во всех слоях, а тот вел к разрыву нормальных связей между людьми, вплоть до кровного родства. В случае же системного террора нацистов, в той части общества, которая не была им затронута, сохранялись здоровые, функциональные социальные связи. Это позволило стране быстро вернуться в нормальное состояние, как только режим рухнул. Поэтому, как я тогда считал, коммунизм намного хуже именно тем, что оставляет после себя выжженную землю, лишает страну возможности для восстановления.

Вне зависимости от того, насколько такое упрощение соответствует исторической действительности (и большевики истребляли целые категории людей, от которых почти ничего не осталось, и у нацистов были свои полезные евреи), ключевым мне кажется противопоставление архетипов судьбы: одну олицетворяет Тюхэ, другую — мойры.

* * *

К моей последней заметке об условной стоимости «спасения» людей от нового вируса* старый друг оставил вчера комментарий. В нем, среди прочего, пишет, что «Катастрофа не должна превращаться в лотерею, где одни люди выигрывают за счет гибели других». На это мне сразу хотелось саркастически парировать, что вместо лотереи имеем жертвоприношение одних ради негарантированного спасения других. В этой шутке, однако, смешного меньше, а горечи больше, чем хотелось бы.

Конечно, отъем у наиболее независимой от государства части общества возможности работать, давать работу другим, обеспечивать себя и свои семьи — это еще не отправка в концентрационный лагерь. (Хотя некоторые довольно много пишут в частных блогах о том, что финансовая смерть не сильно лучше смерти физической. Но это можно объяснить депрессией и отчаянием, которые часто сопровождают подобные жизненные обстоятельства). Также как и лишение детей образования — это еще далеко не газовые камеры. Год без школы — разве это высокая цена ради любимой бабушки? Тем не менее, определенная параллель с тоталитарными режимами, конечно не в степени человеческого страдания, а в том, как государственная система относится к взятому в заложники населению, на мой взгляд, вполне уместна.

Теперь, когда я попал в пересечение двух социальных групп, систематически приносимых в жертву в течение последнего года, бесстрастные неумолимые Мойры мне кажутся слишком жестокими. Начинаю немного понимать тех, кому милее изменчивая и капризная Тюхэ, раздающая и отнимающая свои дары с одинаковой легкостью. Иметь надежду на спасение, пусть призрачную, пусть среди ужаса и смерти, может казаться меньшим субъективным злом, чем обреченно следовать на заклание ради великой и благородной цели.

* Промежуточный счет.