Петр из Младоньовиц
В год Господень 1415, пятого дня месяца июля, в пятницу по святом Прокопе, благородные мужи Вацлав из Дубе и Ян из Хлума вместе с четырьмя епископами были посланы Зигмундом, королем римским и венгерским, в тюрьму братьев меньших в Констанце, чтобы выслушать конечное решение магистра Яна Гуса: хочет ли он и далее придерживаться выше упомянутых статей, которые были, как уже говорилось, выбраны из его книг, и тех, которые были против него выдвинуты во время спора и по показаниям свидетелей, или он хочет по требованию собора, как о том было уже выше сказано, под присягой от них отречься и отозвать. Когда же он был приведен из темницы, сказал ему господин Ян из Хлума: «Глянь, магистр Ян, мы здесь миряне и не можем тебе советовать; подумай-ка, чувствуешь ли свою вину в чем-то из того, что против тебя говорят, о том не стыдись вразумиться и отрекись. Если же, однако, не чувствуешь вины в том, в чем тебя обвиняют, поступай так, как тебе велит совесть и решительно не поступай против своей совести и не лги пред ликом Божьим, а лучше стой до самой смерти за познанную истину». И магистр Ян Гус с плачем смиренно ответил: «Господин Ян! Верьте, если бы я сознавал, что писал или проповедовал что-то еретическое, против закона и святой матери церкви, рад бы от того смиренно отрекся, Бог мне свидетель. Но непрестанно прошу, чтобы мне указали писания лучшие и достовернейшие, чем то, что я писал и которыми учил; и будут ли мне предъявлены, желаю я с наибольшей готовностью отречься». На это один из присутствовавших епископов отвечал магистру Яну: «Ты хочешь быть умнее всего собора?» На то магистр ему ответил: «Не хочу быть умнее всего собора, но умоляю, дайте мне некого, самого малого из собора, кто бы меня вразумил лучшим и убедительнейшим писанием, и я готов тотчас же отречься». На эти слова епископы отвечали: «Видим, как он упорен в своей ереси». Приказали его отвести в темницу и ушли.
На другой день, то есть шестого июля, в субботу по святом Прокопе, в октаве святых апостолов Петра и Павла, магистр Ян Гус был отведен архиепископом из Риги в большой храм города Констанца, где проходило торжественное генеральное заседание прелатов, на котором председательствовал король римский и венгерский в короне. В храме посреди собрания было устроено возвышенное место наподобие стола с подставкой, через которую было положено платье, малое одеяние и священническое облачение, предназначенные для исторжения из сана магистра Гуса. Когда он был введен в храм и проходил мимо оного возвышенного места, встал на колени и горячо молился. Затем епископ лодийский, взойдя на кафедру, произнес речь о ереси и говорил, среди прочего, о том, как много вреда приносит ересь Божьей церкви, как ее разделяет и о том, что святой обязанностью короля есть таковую ересь, и особенно симонию, в Божьей церкви с корнем вырвать.
Между тем Генрих из Пира, прокуратор собора, поднявшись огласил предложение, в котором просил собор далее продолжить процесс против магистра Яна Гуса вплоть до конечного решения. Тут один из епископов, назначенных собором, изложил с кафедры ход спора, который некогда проходил между магистром Яном и пражскими архиепископами и прелатами при римском дворе и в других местах, а далее огласил статьи против самого магистра Гуса, избранные из его книг и из хода спора. Эти статьи, которые нам были переданы с собственноручными комментариями и возражениями Гуса написанными в темнице, далее будут рассматриваться подробнее.
О некоторых из них, однако, упомяну, чтобы повторить его собственные слова, которыми он тогда устно отвечал. Первая статья была: есть одна святая вселенская церковь, в которой все предопределены и т. д. Когда же эта статья была публично прочитана, громко отвечал ему и всем остальным магистр Гус теми же возражениями, которые к оной статье, как выше говорилось, собственноручно написал. Когда же он отвечал, кардинал из Камбре ему сказал: «Теперь молчите, потом сможете на все ответить за раз». А магистр Ян ответил: «Как я могу ответить на все за раз, когда не могу обо всем одновременно думать?» Когда же в тот раз снова пробовал отвечать на следующие статьи, которые ему вменяли в вину и были оглашаемы, кардинал из Флоренции, поднявшись, сказал: «Теперь молчи. Мы уже тебя достаточно наслушались». И снова встав, говорил епископам: «Прикажите ему, пусть умолкнет». Магистр Гус сложил руки и громко умолял: «Ради Бога прошу, выслушайте меня, чтобы все вокруг не думали, будто я держался ереси; а потом сотворите-таки со мной то, что вам будет угодно». Когда же ему потом мешали что-либо говорить и отвечать на то, что ему вменяли в вину, встал на колени, сложил руки, вознес очи к небу, и в глубоком смирении молился, поручая свой спор Богу, наисправедливейшему Судье. И так делал снова и снова.
По окончании статей, избранных из его трудов, были оглашены статьи из предварительных слушаний, которые, якобы, были доказаны и были ему предъявлены на основании показаний свидетелей. И тут к отдельным обвинениям указывали в качестве свидетелей настоятелей, каноников, докторов и других прелатов, однако не под их собственными именами, а лишь только под титулами и званиями.
Среди тех статей была и та, что после освящения гостия на алтаре остается сущностно хлебом или материей хлеба. И другая о том, что священник, который находится в смертном грехе, не преосуществляет, не освящает, не крестит и т. д. Тут, когда магистр Ян, встав, снова хотел ответить, флорентийский кардинал опять его окрикнул и в том ему помешал. И лишь ответил Гус: «Умоляю ради Бога, послушайте мое мнение хотя бы ради тех, кто собрался вокруг, чтобы не думали, будто бы я придерживался оной ереси. Заявляю, что я никогда не верил, не учил и не проповедовал, что в пресвятых дарах остается по освящении материя хлеба». И последовательно отвечал и к другим статьям согласно тому, что собственноручно написал.
Между тем его обвиняли и в том, будто утверждал, что есть и будет четвертое лицо Троицы. И доказывали эту статью словами одного доктора. И сказал магистр: «Назовите оного доктора, которые так свидетельствовал против меня». А читавший епископ сказал: «Нет здесь нужды в том, чтобы он был назван». А магистр, кроме иного, отвечал: «Упаси от этого меня, убогого, будто бы я хотел назвать четвертое божественное лицо, ибо мне это и на ум придти не могло; но я всегда утверждал, что Отец, и Сын, и Дух Святой есть один Бог, одна сущность в Троице божественных лиц».
Потом читали другие обвинители и когда магистр Ян Гус обращался к Богу осудили таковое обращение как ересь. На то магистр Ян громко ответил: «О, Господи Боже, что же этот собор осуждает уже и Твои дела и завет как ересь; а Ты, когда был своими врагами тяжко притесняем, Богу, Отцу Своему, наисправедливейшему Судье свой спор поручал и нам, убогим, дал пример в том, чтобы и мы, будем ли притесняемы, к Тебе, наисправедливейшему Судье обращались, смиренно прося о том, чтобы рассудил». И еще добавил: «А я непрестанно твержу, что нет обращения более верного, чем к Господу Иисусу Христу, которого нельзя преклонить ни взяткой, ни лжесвидетельством, но который каждому воздает то, что заслужил».
Среди прочего говорили, что магистр Ян Гус, будучи отлученным, строптиво переносил отлучение и т. д. Он ответил: «Не переносил я отлучение строптиво, но проповедовал и совершал мессу, ибо жаловался; и хотя дважды посылал своих представителей в римскую курию, приводя серьезные доводы, почему не мог прибыть лично, никогда не мог добиться очного слушания, ибо некоторые мои представители были брошены в тюрьму, а с иными обошлись дурно. В том всем ссылаюсь на акты спора, в которых все подробно отражено. К тому же на этот собор я пришел добровольно, имея гарантии свободного возвращения от здесь присутствующего государя короля, потому что хотел доказать свою невиновность и изложить свою веру».
Когда же были оглашены все статьи обвинения против него, плешивый, старый судья-следователь, назначенный прелат, по национальности итальянец, зачитал окончательный приговор против магистра Яна Гуса, а сам магистр Ян, хотя ему и в этом мешали, отвечал на отдельные пункты приговора, опровергая их. А особенно, когда был объявлен упрямым еретиком, громко ответил: «Никогда я не был упрямым и им не являюсь, но всегда жаждал и сейчас жажду убедительнейшего назидания с Писанием. И сейчас говорю, что если бы я мог хоть одним словом всю ересь уничтожить и опровергнуть, с радостью бы так сделал». И когда все его книги, будь то им написанные по-латыни или им переведенные на некоторый из языков, были осуждены тем же приговором как подозреваемые в ереси и посему были предназначены к сожжению (некоторые из них при том были сожжены, особенно книга «О Церкви», «Против Палча», как ее называли, и «Против Станислава») магистр Ян Гус к тому сказал: «Но почему осуждаете мои книги, когда же я всегда желал и просил более истинные писания против того, что я изложил и сохранил в оных книгах, и сегодня желаю того же; вы же до сих пор не предоставили против них никакого достовернейшего писания и не изобличили в них ни одного слова ереси. Но каким образом вы могли осудить книги, переведенные на чешский язык или на другой язык, если вы их никогда даже не видели?» Что было далее оглашено в приговоре, он выслушал на коленях и молился, взирая на небо. Когда же был приговор у конца и были снова лишь упомянуты отдельные пункты, магистр Ян Гус снова встал на колени и громко молился о всех своих врагах так: «Господи Иисусе Христе, прости всех моих врагов ради великого Твоего милосердия, горячо Тебя прошу. Ты знаешь, что меня ложно обвинили, призвали лжесвидетелей и сочинили обо мне лживые статьи. Прости их ради безмерного Твоего милосердия». Но за такие слова многие, особенно знатные священники, смотрели на него, полные недовольства и насмехались над ним.
Потом по приказу семи епископов, которые его исторгали из сана, облек малое одеяние, будто бы собирался служить мессу. А когда надевал альбу говорил: «Господь мой Иисус Христос, когда вели Его от Ирода к Пилату, был унижаем в белых одеждах». И когда уже так оделся и оные епископы его призвали, чтобы отрекся под присягой, он встал, поднялся на оный престол, перед которым был одет, и, обратившись к собранию, с плачем жалости говорил: «Гляньте, эти епископы меня призывали, чтобы отрекся под присягой; боюсь так поступить, чтобы не быть лжецом в очах Господних и чтобы не оскорбить своей совести и Божьей истины, ибо я никогда не исповедовал те статьи, которые против меня ложно предъявлены, но я им скорее полную противоположность писал, учил и проповедовал; но также не хотел бы возмутить ни многих, которым я проповедовал, ни тех, которые возвещают истинное Слово Божье». Но после таких слов рядом сидящие епископы и другие на оном соборе говорили: «Уж видим, как он ожесточен в своей злобе и упорен в ереси».
Когда же он сходил с оного места, упомянутые епископы тут же начали его лишать сана. Прежде взяли из его руки чашу и при этом произнесли следующее проклятие: «О, проклятый Иуда, потому что ты оставил совет мира и сошелся с евреями, отбираем у тебя эту чашу спасения». Потом он громко сказал: «Верую в Господа Бога всемогущего, ради Его имени терпеливо переношу сие поругание, ибо Он не отнимет у меня чаши спасения Своего, но твердо верю, что уже сегодня в Его царстве буду из нее пить». И снимая с него далее другие части облачения, а именно столу, орнат и другие, произносили каждый раз соответствующие проклятия. А он отвечал, что смиренно и с радостью принимает оные поношения ради имени Господа нашего Иисуса Христа. Когда же у него отняли все священнические знаки, как уже было сказано, указанные епископы приступили к отстранению его тонзуры. Однако же начали между собой препираться: одни хотели ее побрить бритвой, другие же утверждали, что будет достаточно отстранить ему тонзуру ножницами, но тут он, обратившись к королю, сказал: «Глянь, эти епископы даже на моем унижении не могут сойтись!» А когда ему отстранили тонзуру ножницами с четырех сторон так, что отстригли волосы справа, слева, спереди и сзади, произнесли при этом такие слова: «Церковь теперь лишила его всех церковных прав и более не имеет, что с ним делать далее; отдаем его тогда светской власти».
Прежде, чем ему на посмешище надели на голову венец, сказали среди прочего: «Предаем твою душу дьяволу». А он, сложив руки и вознеся очи к небу, отвечал: «А я ее отдаю милосердному Господу Иисусу Христу». И увидев оный венец [говорил]: «Господь мой Иисус Христос ради меня убогого соизволил нести венец терновый, гораздо более тяжкий, невинно приняв позорную смерть; так и я, убогий грешник, этот венец, гораздо более легкий, желаю смиренно нести ради Его имени и истины». Был же тот венец круглый, почти с локоть высотой, а на нем были нарисованы три страшных черта, которые хотят овладеть душой и разорвать ее когтями. На том колпаке была надпись с обозначением его вины: «Сей есть архиеретик». И сказал король герцогу Людвигу, сыну Клема Баварского, который перед ним стоял, держа с почестью золотую [имперскую] державу с крестом: «Иди, возьми его». И оный сын Клемов взял магистра, предал его в руки палачам и повел на смерть.
Когда же был выведен Гус из оной церкви так коронованный, на кладбище у той церкви как раз жгли книги, будто бы его. Заметив то, проходя рядом, усмехался этому их начинанию. А по дороге говорил тем, кто стоял рядом, и тем, кто шел за ним, чтобы не верили тому, что должен быть казнен за ересь; ибо были ему лукаво приписаны и лукаво поставлены в вину лжесвидетельством его заклятых врагов. И действительно, почти все жители города вооруженные вышли и сопровождали его на смерть.
Когда же пришел к месту, где должен был быть казнен, встал на колени, вознес руки и очи к небу и со всем благочестием с полной отдачей молился псалмами, особенно «Помилуй меня, Боже» [Пс 51, 1], «На тебя, Господи, уповаю» [Пс 31, 1-5], повторяя стих «В руку Твою предаю дух мой». Земляки его, которые стояли при том, слышали, как молился радостно и с улыбкой на лице.
Место, где должен был быть казнен, было между садами на лугу, по дороге из города Констанца к крепости Готлибен, между воротами и рвами в близкой округе того города. Некоторые из рядом стоящих мирян говорили: «Не знаем как раньше поступал и как говорил, ныне же видим и слышим, сколь святыми словами он молится и говорит». А другие говорили: «Еще было бы хорошо, чтобы был у него исповедник и его выслушал». Однако некий священник, сидевший на коне в зеленом облечении, обшитом красным шелком, сказал: «Он не может быть выслушан и нельзя ему дать исповедника, ибо он еретик». Однако магистр Ян еще пред тем, как был заточен, исповедался некоему доктору, монаху, который добросердечно его выслушал и дал ему отпущение, как сам [Гус] признался в одном из писем, что написал своим друзьям из темницы.
Когда же опять молился, как уже было сказано, упал с его головы оный постыдный венец с нарисованными тремя чертями; и, посмотрев на него, [Гус] смеялся. А некоторые из солдат рядом говорили: «Пусть ему наденут обратно на голову, чтобы был сожжен вместе с дьяволом, своим господином, которому служил». Вставая по приказанию палача с места, где молился, возгласил громко и ясно так, чтобы его друзья могли хорошо слышать: «Господи Иисусе Христе, эту страшную, презренную и жестокую смерть ради Твоего благовестия и ради проповеди Твоего слова хочу смиренно и безропотно принять». После этого провели его пред рядом стоящими; говорил им и просил их, чтобы не верили, что каким-либо образом придерживался статей, ему приписанных лжесвидетелями, что их проповедовал или им учил. Потом сняли с него его одежду и привязали к столбу веревкой так, чтобы у того столба связан был руками назад, и когда был обращен лицом на восток, сказали некоторые из рядом стоящих: «Пусть не стоит обращенным лицом на восток, потому что он еретик; поверните его на запад». Так и сделали. Когда же его привязывали за шею какой-то закопченной цепью, посмотрел на нее и с усмешкой сказал плачам: «Господь Иисус Христос искупитель мой и спаситель, сильнейшей и тяжелейшей цепью был спутан; и я, убогий, не стыжусь нести это, будучи связан ради Его имени». Оный столб был толстый как кол, почти полшага шириной; на одном конце его заточили и вбили в землю на оном лугу. Под ноги магистру подложили две связанных охапки дров. Привязанный к столбу, имел он на себе туфли и еще одни кандалы. Такие же охапки дров, переложенные соломой, клали вокруг его тела, как он стоял, аж до подбородка; было тех дров на две телеги или два воза.
Прежде, чем костер был подожжен, подошел к нему имперский маршал Гоппе из Паппенгейма и с ним сын покойника Клема и будто бы уговаривали его, чтобы еще спас свою жизнь и чтобы под присягой отказался от прежних своих проповедей и своего учения. Но он, глядя на небо, громко отвечал: «Бог мне свидетелем, что лукаво мне приписываемое и в чем меня лжесвидетели обвинили, так тому никогда не учил и того не проповедовал, но первым моим стремлением в проповеди, и во всех моих делах, и в сочинениях было лишь то, чтобы мог я отвратить людей от греха. И в этой истине Евангелия, о которой я писал, учил и проповедовал согласно учению и толкованиям святых отцов, сегодня с радостью хочу умереть». И услышав то, немедля оный маршал вместе с сыном Клемовым захлопали руками и отошли.
Потом палачи под ним подожгли [костер]; а магистр Гус громко начал петь; сначала «Христе, Сыне Бога живого, смилуйся над нами», потом «Христе, Сыне Бога живого, смилуйся надо мной», и далее «Рожденный от Марии-девы». Когда же в третий раз начал петь, ветер взвил ему пламя в лицо; и молилясь про себя, шевелил губами и головой, так и душу свою Господу отдал. Как замолчал, было видно, что до того, как отдал душу, шевелился так долго, что можно было бы быстро прочитать два или скорее три раза «Отче наш».
Когда же потом дрова в оных охапках сгорели и останки тела еще стояли висящими за шею в оной цепи, палачи сбросили его обгоревшее тело со столбом на землю и подожгли, положив на костер дрова из третьей телеги; и ходя вокруг, дубиной ломали кости, чтобы потом быстрее сгорели до пепла. Найдя голову, дубиной ее разбили на куски с снова бросили в огонь. Когда же нашли сердце среди внутренностей, насадили на конец заостренной дубины как на вертел и специально его поджаривая и сжигая, протыкали копьями пока все не превратилось в пепел. И одежду бросили палачи в огонь с туфлями по приказу оного Клема и маршала, которые сказали «Чтобы у чехов не было святых мощей; а мы тебе за это хорошо заплатим». Так и сделали. А потом весь пепел от сгоревших дров положили на телегу и сбросили в воды Рейна, который там протекает поблизости.
