Государство невозможно обворовывать, не платя налогов, потому что у государства никаких собственных денег нет, оно только управляет тем, что ему поручили граждане. Отношением к налогам подданный отличается от свободного гражданина.

Историю философии можно изложить как смерть Бога, смерть разума, смерть автора. Те же этапы проходит нормотворчество: смерть божественного права, смерть рационального права, и, наконец, смерть законодателя.

Теорему о бесконечной обезьяне можно применить и к законодательному процессу. Публикация нормативных текстов не обходится без ошибок, поэтому если они будут накапливаться длительное время, текст закона может измениться до неузнаваемости.

Некоторые комментаторы недавнего решения Верховного суда США задумались о путях интерпретации текста конституции. Мне эта тема интересна в контексте доступности нормативных текстов и их аргументации для понимания широкой публикой.

Энтропию права можно определить как меру непредсказуемости при порождении новых текстов. Метод оценки сложности права — измерение минимального количества информации, которое нужно для моделирования права с заданной точностью.

Право развивается единственным доступным ему способом — производством новых норм. Чем более сложной формальной системой становится право, тем больше вероятность ее перехода в состояние хаоса.

Средневековые юристы относились к Corpus juris civilis как к совершенному тексту. С удивлением обнаруживаю, что даже казалось бы устаревшие институты могут найти свое применение сегодня, например для регулирования правосубъектности роботов.

Право, которое замыкается в себе, перестает применяться людьми и умирает. Оно должно инкорпорировать самые общие принципы справедливости, но при этом оставаться ценностно нейтральным.

Многие считают, что роботы освободят юристов от рутинной работы, а люди займутся творчеством. Боюсь, что все будет иначе: большинства людей будут заняты работой по разметке баз данных и обучающих примеров, а также контролем результатов.

Пишу статью об использовании компьютерной лингвистики в легиспруденции. Читаю новейшие книжки и статьи. Подходящие для иллюстрации латинские изречения нашел у Пуфендорфа. Он все понял на триста лет раньше.

Не юристы делают право плохим, а наоборот. Если право — это сверхчеловеческий искусственный разум, который подчинил себе людей, то это он глуп и беспринципен, а не люди. Любая система заботится только о себе.

Забавная иллюстрация первого парадокса права. В 1947 г. Курт Гедель во время сдачи экзамена для натурализации в США утверждал, что конституция позволяет легальным путем установить «фашистскую диктатуру» и он может это доказать.

Запрет самореференции в формальной системе права невозможен и не позволяет исключить некоторые из возникающих противоречий, которые разрешаются единственным доступным праву способом: путем создания новых правил.

Почему Лейбниц не мог придти к пониманию неполноты на два века раньше? Возможно, ему просто помешал дух времени, всеобщая убежденность в безграничных возможностях разума и логики.

Первый закон робототехники Азимова как пример применения теоремы Геделя в праве. Чтобы избежать неполноты и противоречий, необходимо допустить, чтобы робот мог совершать противоправные действия.

Я задался вопросом, нужно ли сопровождать известные выражения на доступных европейских языках переводом. В таком случае автора принуждается к навязыванию своей интерпретации там, где этого бы хотелось избежать.

Теория Рамсея объясняет происхождение сложных структур в обществе, поскольку упорядоченные структуры неизбежно возникают среди большого числа элементов. В крупных сообществах людей сложные структуры образуются в силу этой закономерности.

Кажется, что скоро компьютеры начнут понимать юридические тексты лучше людей. Но благодаря Курту Геделю знаем, что любая формальная аксиоматическая система неполна. Есть ли выход?

Эволюция права начинается вместе с эволюцией институций. Институции — это объединение людей, вещей и идей. Последние — это эволюционирующие нормы, которые определяют поведение людей внутри и вне институций.

Название диалога Платона «Πολιτεία» переводят на латынь как «Res publica». На немецкий переведено как «Der Staat», чему приблизительно соответствует русское «Государство». А вот на чешском «Ústava», что не похоже ни на первое, ни на второе.