Хотя многіе мои прогнозы сбываются, пусть и съ нѣкоторымъ опозданіемъ, одинъ изъ самыхъ главныхъ мнѣ все же придется пересмотрѣть. Лѣтъ десять назадъ я говорилъ о томъ, что будущее русскихъ будетъ зависѣть отъ скорости распада совѣтской химеры, «новой исторической общности». Ея части должны были устремиться къ естественнымъ для себя центрамъ тяготѣнія, сосѣднимъ цивилизаціямъ: исламской, дальневосточной и, конечно же, западно-европейской. Существованіе какой особенной православной, восточно-европейской цивилизаціи я не признавалъ. Украинскія событія 2005-го года, а особенно 2014-го, посѣяли надежду, что такой сценарій постепенно реализуется. Въ текстахъ того времени я обыгрывалъ евангельскій образъ блуднаго сына и полагалъ, что сначала украинцы, а потомъ и русскіе осознаютъ себя полноцѣнными европейцами, вернутся въ домъ родной, откуда были увлечены въ горѣ и бѣдствіе лихими людьми сто лѣтъ назадъ. Также я исходилъ изъ самоочевидной предпосылки, что и у насъ безъ всякихъ майдановъ природа позаботится объ отбытіи совѣтской «элиты» въ міръ иной вмѣстѣ съ ея соцiальной базой. Замѣнить ихъ должны были тѣ, кто не только побывалъ за границей, но и пріобрѣлъ тамъ опытъ учебы и работы. Признаки укрѣпленія неосовѣтизма я недооцѣнивалъ, а подъемъ націонализма переоцѣнилъ. Но главное, что я тогда не понималъ — это роль институтовъ, которые живутъ дольше, чѣмъ народы, а при опредѣленныхъ условіяхъ способны воспроизводить изъ неоднороднаго человѣческаго матеріала старыя структуры, противодѣйствуя природнымъ оздоровляющимъ силамъ. Собственно взаимодѣйствіе этноса (въ терминахъ Льва Гумилева) съ нормами и институтами порождаетъ многообразіе, сложность и непредсказуемость историческаго процесса.
Украинскій націонализмъ, расцвѣтшій и окончательно оформившійся въ послѣдніе годы как проектъ анти-Россіи, тоже оказался совѣтскимъ по формѣ и по содержанію. Сносъ памятниковъ Ленину, переименованіе улицъ, раскрытіе архивовъ КГБ, которые такъ радовали поначалу, означали перемѣны только поверхностныя. Сущностно же методы, используемые украинской властью, способъ ея мышленія остаются большевистскими, иллюстраціей чему можетъ служить монополизація средствъ массовой информаціи, запретъ парламентскихъ партій, безсудный отъѣмъ собственности, постановочные судебные процессы съ публичнымъ раскаяніемъ обвиняемыхъ и т. п. Системная коррупція, пренебреженіе правомъ, неформальныя связи, недовѣріе между людьми — все это, усугубленное экономической несостоятельностью, ускорили распадъ и деградацію общественныхъ институтовъ на Украинѣ даже по сравненію съ РФ. Поэтому превращеніе страны въ край полоумныхъ фанатиковъ, одержимыхъ идеей собственнаго превосходства и мессіанства — это только вопросъ времени. Изъ воспоминаній Кравчука и изъ книги Кучмы вполнѣ становится очевидно, что война и путинская политика послѣднихъ двухъ десятилѣтій хоть и придала существенное ускореніе этимъ процессамъ, но самъ ихъ векторъ былъ опредѣленъ ранѣе, возможно даже и задолго до распада СССР. (Жизненный путь того же этнопартократа Кравчука можетъ служить хорошей иллюстраціей). Однако же, какъ отмѣтилъ недавно Сергѣй Волковъ, именно въ этомъ націонализмѣ можно увидѣть пробивающійся ростокъ относительно здоровыхъ силъ, которыя, возможно, когда-нибудь преодолѣютъ на Украинѣ совѣтскую инерцію и создаютъ по-настоящему что-то новое.
Что же касается насъ, то на сегодня кажется вполнѣ очевиднымъ фактомъ, что русскій націонализмъ, ни внутри страны, ни тѣмъ болѣе въ эмиграціи не существуетъ. Это констатируютъ многіе наблюдатели, какъ внутри, такъ и снаружи РФ. Особенно замѣтно на фонѣ того, какой путь за послѣдніе двадцать лѣтъ прошли уже упомянутый націонализмъ украинскій, а также бѣлорусскій и даже, прости Господи, казахскій. У насъ же нѣтъ ни національнаго чувства, ни тѣмъ болѣе имперскаго. То, что сейчасъ выдается за неоимперіализмъ, такимъ не является ни по формѣ, ни по содержанію: это неосовѣтизмъ, сожалѣніе по послѣдствіямъ «крупнѣйшей геополитической катастрофы» и искаженное до невроза стремленіе къ міровому господству. Если большевики дѣйствительно хотя бы на словахъ были одержимы идеей всемірнаго торжества коммунизма, то у этихъ идеологическая основа въ значительной мѣрѣ вывѣтрилась, остались только безсознательные рефлексы. Главное, что СССР былъ полной противоположностью имперіи. Русскимъ въ немъ была отведена роль наиболѣе угнетаемаго этническаго субстрата, рессурсы котораго перераспредѣлялись въ пользу національныхъ окраинъ. Онымъ какъ разъ разрѣшалось «самоопредѣляться» вплоть до закономѣрнаго отдѣленія.
Ностальгія по совѣтскому прошлому и макабрическій культъ «побѣды» означаетъ, что жизненныя силы русскихъ подавлены окончательно и, похоже, могутъ болѣе не возстановиться. Если коммунизмъ себя позиціонировалъ какъ «молодость міра», у нынѣшней идеологіи не осталось ничего, кромѣ безконечныхъ рядовъ покойниковъ, «безсмертныхъ полковъ» и иступленнаго предвкушенія вселенскаго атомнаго пожара, въ которомъ въ финальной схваткѣ свѣта и тьмы сгорятъ безъ различія праведные и неправедные. Иванъ Курилла недавно написалъ, что во Второй міровой войнѣ СССР воспринимался Западомъ какъ ихъ союзникъ противъ абсолютнаго зла. Отъ себя же добавлю, что теперь, послѣ того, какъ отпала мишура вродѣ «счастья трудового народа» и «освобожденія угнетаемыхъ», разрушительная сектантская манихейская сущность большевизма становится вполнѣ очевидной и для Запада.
Такимъ образомъ, болѣе вѣроятнымъ становится сценарій не распада, а распыленія русскаго народа. Всѣ, съ кѣмъ я говорилъ съ начала войны (а это, въ основномъ, русскіе въ эмиграціи или тѣ, кто еще остался въ РФ, но настроенъ къ режиму оппозиціонно), демонстрируютъ полное отсутствіе воли къ жизни. Шокъ отъ того, что мы ведемъ себя какъ звѣрье по отношенію къ (когда-то) самому близкому для насъ народу, подавилъ всякую способность видѣть хоть какое-то будущее. Непріятіе Путина и его режима обращается въ ненависть къ себѣ, къ исторической Россіи и къ русскимъ вообще. Люди желаютъ побѣды Украинѣ, а своей странѣ (не только Путину) — пораженія, расчлененія и судьбы послѣвоенной Германіи, не понимая, что режимъ мѣняется, а страна какъ естественная среда существованія народа остается. У моихъ респондентовъ нѣтъ никакого желанія не то, что дѣйствовать, но даже обсуждать сценаріи будущаго; все видится въ исключительно черномъ свѣтѣ постепеннаго угасанія.
«Никто не повиненъ въ томъ, если онъ родился рабомъ; но рабъ, который не только чуждается стремленій къ своей свободѣ, но оправдываетъ и прикрашиваетъ свое рабство (напримѣръ, называетъ удушеніе Польши, Украины и т. д. „защитой отечества“ великороссовъ), такой рабъ есть вызывающій законное чувство негодованія, презрѣнія и омерзенія холуй и хамъ».
Это не Арестовичъ, не Каспаровъ и не Шендеровичъ, хотя что-то подобное говоритъ сейчасъ каждый изъ нихъ, съ поправкой на стилистическія различія. Примѣрно то же самое въ разныхъ варіантахъ и я слышалъ и отъ своихъ собесѣдниковъ. Авторъ цитаты — Ленинъ, конечно же; взято изъ сочиненія «О національной гордости великороссовъ». Если русскихъ, разсѣянныхъ по міру, что-то объединяетъ, то именно такое отношеніе къ себѣ.
Причины продолжающейся катастрофы заключаются въ нежеланіи обрѣсти собственную идентичность: совѣтская омерзительна до тошноты, а историческая дискредитирована. А отсюда и симпатіи мыслящей русской общественности ко всѣмъ, кого, по ихъ мнѣнію, предки угнетали вѣками. Распыленіе русскихъ начнетъ въ полной силѣ проявляться тогда, когда люди спонтанно и массово начнутъ находить въ себѣ новую идентичность, примиряющую ихъ съ реальностью неминуемаго краха государственности. (То, что РФ при Путинѣ трансформировалось въ квазигосударственное образованіе мафіознаго типа мнѣ кажется вполнѣ очевиднымъ). Національность — это не генетика и тѣмъ болѣе на запись въ паспортѣ, а самоощущеніе. Знаю многихъ людей, совершенно русскихъ по происхожденію, языку и культурѣ, которые выискиваютъ у себя польскіе, марійскіе, мордовскіе и даже чудскіе корни, отрицая черезъ нихъ свою русскую идентичность. Тѣмъ, кто оказался въ эмиграціи, еще проще: у изъ дѣтей есть неплохой шансъ стать нѣмцами, чехами, англичанами, американцами и т. д. Полная ассимиляція — желаемая цѣль если не для большинства, то для многихъ эмигрантовъ.
Надѣюсь, что поддержка и оправданіе войны будутъ со временемъ уменьшаться. Но у этого будетъ и своя, темная, разрушительная сторона: чувство вины за содѣянное превратится въ бѣгство отъ себя. И дѣйствительно, если постоянно слышать, что «истинно русскій человѣкъ, великороссъ-шовинистъ, въ сущности, подлецъ и насильникъ» (опять же Ленинъ, хотя тутъ онъ говоритъ о бюрократахъ, имѣетъ въ виду конечно же всѣхъ), а потомъ еще и находить этому подтвержденія въ видѣ фотографій и видео-записей въ интернетѣ, то хочется сдѣлать что угодно, лишь бы дистанцироваться отъ своего позорнаго происхожденія и притвориться кѣмъ-то другимъ. Спеціалисты говорятъ, что жертвы насилія часто считаютъ себя виноватыми во всемъ случившимся, ощущаютъ себя грязными, ужасными чудовищами, недостойными больше жить на этомъ свѣтѣ. Но этимъ жертвамъ хотя бы можно оказать профессіональную помощь, а вотъ психотерапіи для народовъ не существуетъ. Мы не хотимъ показать пальцемъ на большевиковъ какъ на тѣхъ, кто намъ причинилъ травму, потому что насъ убѣдили въ томъ, что большевизмъ — это и есть мы. Но вся исторія совѣтской власти въ первой ея половинѣ — это постоянная череда возстаній и вооруженнаго сопротивленія, который удалось сломить только краснымъ терроромъ, Голодоморомъ, массовыми репрессіями, ГУЛАГомъ и, наконецъ, мясорубкой Второй міровой войны. Вторая половина совѣтской исторіи — это пассивный протестъ обезкровленнаго народа противъ ненавистнаго поработителя, который выражался въ повальномъ алкоголизмѣ, лѣни и воровствѣ. А разъ нельзя указать на насильника, то жертвѣ остается винить только себя. Поэтому все дѣло вовсе не въ Путинѣ. Онъ — производная функція отъ самоубійственной ненависти, внушенной большевиками нѣсколькимъ поколѣніямъ русскихъ. Настоящая же разруха не въ клозетахъ, не въ Кремлѣ, а въ головахъ. Она не закончится сама по себѣ, внѣ зависимости отъ итоговъ нынѣшней войны. Чтобы выжить, нужно снова обрѣсти желаніе жить, несмотря ни на что.